Армандо Перес - О чем молчат мужчины… когда ты рядом
– Оттуда, что ты мой обожаемый старший брат и я не виделась с тобой уже несколько дней, – отвечает она, поглаживая Да Винчи.
– А Лео в Болонье с концертом, – ехидничаю я.
– Угадал, – подтверждает она, ничуть не смущаясь.
– Кстати, как у вас дела? Ты уже разбила ему сердце?
– Он великолепный мужчина.
– Значит, разобьешь.
Я встаю с дивана. Мне совсем не хочется разговаривать о ней и Лео. Это заставляет меня думать о том, о чем я думать не хочу.
– Да Винчи возьмем с собой? – спрашиваю я.
Идея мне нравится. Представляю себе физиономии официантов и добропорядочных синьор из хороших семей. Этот развратник Да Винчи с удовольствием забрался бы под юбку одной из них. Я уже предвкушаю развлечение.
– Не уверена, что хорьков пускают в «Калифорния Бейкери», – смеется Адела.
– «Калифорния Бейкери»? Да нас туда даже не пустят, если заранее не заказаны места.
– Мы сошлемся на Лео.
– Нравится изображать из себя подружку главаря мафии, а? – Я с любопытством смотрю на нее.
Ева. Ее зовут Ева.
– Он действительно знает кучу народа в Милане.
– Он знает кучу народа в любом углу мира. Ты собираешься переехать жить в Милан?
– Еще не знаю… Нет, думаю, нет.
Она возвращает Да Винчи на пол. В его взгляде отчетливее, чем если бы оно было высказано словами, читается: от кого-кого, но от тебя такого я не ожидал.
– А ему ты сказала, что вернешься на Сицилию?
– А сам ты как? – меняет она тему. – Уже два года грозишься приехать ко мне на несколько месяцев.
– Да, пожалуй, мне стоило бы сменить обстановку. Но не сейчас.
– Уж не замешана ли здесь девушка из магазина винтажа, та, в кудряшках, а, братец? Как ее зовут?
Я открываю стеклянную дверь, и в мастерскую врывается волна проклятого весеннего воздуха. Я захлопываю дверь.
– Ева. Ее зовут Ева.
Похоже, я вызвал духов, потому что не проходит и часа, как я вижу ее.
Я стою рядом с Аделой в очереди в «Калифорния Бейкери», имя Лео сыграло свою роль, и нас удостоили фразой: «Если вы можете подождать минут пятнадцать, мы посмотрим, что можно сделать, как только освободится столик», вместо: «Вы с ума сошли заявиться сюда без предварительной записи? Пошли прочь, негодяи!»
Пятнадцать минут растягиваются на двадцать пять. Пока мы ждем перед дверью переполненного заведения, мимо проходит группа друзей Аделы, направляющихся в другой ресторан, они останавливаются поболтать с ней. Я не знаю, как это получается у моей сестры, но, похоже, и она тоже уже перезнакомилась с половиной города. После первых обменов любезностями я отворачиваюсь, пустопорожняя болтовня о последних американских телесериалах не для меня. Я лениво размышляю о том, как серые здания улицы Ларга контрастируют с яркими цветастыми платьями идущих по ней девушек. Что-то задерживает мой взгляд на трамвайной остановке, и я вижу, как из подошедшего трамвая выходит девушка.
С того небольшого расстояния, что нас разделяет, я угадываю в ее фигуре что-то знакомое. И мгновенно узнаю по движению, каким она, едва сойдя на асфальт, оглядывается на кого-то, кто стоит позади нее, на верхней ступеньке трамвая. Я узнаю поворот плеча, тонкую линию лица и шеи, когда она поднимает голову вверх. И даже представляю себе улыбку на ее лице.
Это она. Ева. И пока я жду, когда она обернется ко мне, чтобы помахать ей рукой, понимаю, что она не одна. С ней мужчина, высокий брюнет. Наверное, тот самый жених. Он тоже спускается на асфальт, что-то говорит ей.
Они идут в нашу сторону. Оба выглядят довольно элегантно: на нем хорошо отглаженные темные брюки и белая рубашка с расстегнутым воротом, она в платье цвета зеленоватой воды, которое впервые не смотрится на ней мешком, а, напротив, она очень женственна в нем, с его декольте лодочкой и юбкой в мелкую складку, скользящей по ее коленям.
Это она. Ева. И пока я жду, когда она обернется ко мне, чтобы помахать ей рукой, понимаю, что она не одна. С ней мужчина, высокий брюнет.
Темно-синие босоножки оставляют открытыми изящные ступни. Пальцы ее ног притягивают мой взгляд, и, будто прорвав плотину, на меня обрушивается видение тысяч набросков этих ступней и этих ног, распростертых на моем диване.
Она уже в нескольких метрах от меня, и я убеждаюсь, что ей очень идет это платье. Ее только что вымытые и уложенные локонами волосы, кажется, имеют тот же зеленоватый оттенок. Иногда мой глаз именно так воспринимает тот или иной цвет, разлагая его на тысячи составляющих его отдельных красок. Вот и сейчас в каждой детали Евы я вижу эти нежно-зеленые оттенки. Она – само воплощение весны.
Да, она прямо-таки расстаралась ради воскресного выхода в свет с женихом.
Но оба идут по отдельности, не держась за руки. Он не обнимает ее, не делает ни одного жеста в ее сторону. Они вообще не касаются друг друга. Иногда перебрасываются взглядами, поскольку продолжают разговаривать. Они не кажутся сердитыми друг на друга, а их разговор, скорее всего, из разряда ни к чему не обязывающих и малоинтересных для обоих. Если быть точным, говорит он один, в то время как ее глаза блуждают по зданиям, витринам и вывескам. И поэтому, неизбежно, я попадаю в поле ее зрения.
Она также мгновенно узнает меня. Приостанавливается было, но инерция увлекает ее вперед, и она спотыкается. Ее жених не смотрит на нее, поэтому ничего не замечает и ничего не делает, чтобы поддержать ее. Только когда она, опустив голову, снова ускоряет шаг, спрашивает, все ли с ней в порядке. Она рассеянно кивает и поднимает на него взгляд. Потрясенная, но взявшая себя в руки.
Интересно, представит ли она его мне, когда они подойдут поближе, спрашиваю я себя, забавляясь. И тут же сам себе отвечаю: плохая мысль.
Интересно, представит ли она его мне, когда они подойдут поближе, спрашиваю я себя, забавляясь. И тут же сам себе отвечаю: плохая мысль. Она явно смутится, увидев нас вместе, его и меня. Ему придется несладко, когда он поймет, какая реальность его ждет. Она же может испытать такое сильное чувство вины перед ним, что наплюет на наше свидание в среду.
Я не могу допустить этого. Быстро отворачиваюсь и вклиниваюсь в беседу Аделы с ее друзьями:
– Послушай, Адела, здесь все места заняты, а я есть хочу…
Включив все обаяние, на которое способен в этой экстремальной ситуации, я улыбаюсь каждому из ее друзей по очереди.
– …а твои друзья так симпатичны, что грех расстаться с ними… Что вы скажете, если мы присоединимся к вам за бранчем? Не помешаем?
Вообще-то миланцы не любят менять программу, как не любят открывать тебе дверь в час ночи, когда ты внезапно оказываешься перед ней. Но эти – настолько же миланцы, насколько и я, нет больше настоящих миланцев в этом городе, поэтому они легко позволяют себе согласиться с моим предложением. Вероятно, они так же голодны, и им так же надоело торчать у этого ресторана.
